В закрытом гарнизоне - Валерий Ковалев

Лодку же планировалось поднять мощными кранами двух спасательных судов.

Начало работ определили на 18.00, однако из-за ухудшения погоды спасательные суда сдрейфовали, и телефонный кабель аварийного буя был оборван. Связь с лодкой прекратилась.

Возобновили спасательную операцию на следующее утро.

В 03.47 спущенные водолазы нашли лодку, и при осмотре корпуса в открытом верхнем люке 1-го отсека был обнаружен мертвый подводник, включенный в ИДА*.

Спасать было уже некого.

После обрыва связи оставшиеся в отсеке подводники поняли, что надеяться не на кого и приняли решение выходить самостоятельно. Однако после длительного пребывания в холодной воде, в условиях высокой концентрации углекислого газа и давления, моряки лишились сил и мичман, первым вошедший в люк, умер от сердечной недостаточности, закрыв остальным путь к спасению.

Спустя еще шесть дней М-200 была поднята спасательным судном «Коммуна» и отбуксирована в Таллин.

…На море опустились сумерки, и далекая точка на фарватере исчезла.

– Ну, вот и все, – глядя в окно, вздохнул Славка.

– Все, – согласился я.

Где-то тоскливо прокричала чайка.

Примечание:

«Пентагон» – главный корпус атомного учебного Центра (жарг.)

ИДА – изолирующий дыхательный аппарат.

Метель

За окном сумерки полярной ночи, в кабинете рассеянный свет лампы и пыхтение фарфорового чайника на лодочной электрогрелке.

На противоположной стене матово отсвечивает географическая карта Мира, а под ней два сейфа и пустых стола. Оба моих «сожителя» в Северной Атлантике.

Смяв очередной окурок в пепельнице, я встаю из-за заваленного бумагами своего, беру стоящую на нем чашку и наливаю туда очередную порцию заваренной до дегтярного цвета жидкости.

Несколько глотков крепкого чифиря вместе с новой беломориной проясняют голову, и в ней снова возникают мысли.

Завтра Новый Год и это радует.

Он первый из последних семи, который, наконец-то, я встречу дома.

Все предшествующие были в казармах, на плавбазах, общежитиях и гостиницах.

Всхлипнув от удовольствия, я тяну к себе очередную, с грифом «секретно» папку и продолжаю оперативное творчество.

Спустя час оно прерывается резким звонком и, чертыхнувшись, я поднимаю трубку.

– Здорово! – слышен в ней бодрый голос дежурного по Особому отделу флотилии, моего однокашника Васи Нечая. – Ну, как дела?

– Дела у прокорора, – бурчу я. – У меня делишки.

– Придется отложить, дуй к нам, тебя адмирал вызывает.

– Понял, – бормочу я, хотя ничего не понимаю.

Драть меня вроде не за что, показатели в порядке и через неделю предстоит автономка, а для инструктажа рано, он в день выхода.

– А ты не зна….

– Пи-пи-пи, – отвечает трубка, и я кладу свою на рычаг.

Спустя пару минут, очистив стол и заперев стальной сейф, я напяливаю на голову шапку (флотилийская контора в пяти минутах хода) и спешу по пустынному коридору к выходу.

– В отдел флотилии, – бросаю скучающему у тумбочки вахтенному и нажимаю кнопку автоматического замка.

Далее гул бетонных маршей лестницы, хлопок пружинной двери за спиной и легкие наполняются морозным воздухом.

Скрипя ботинками по снегу, я рысцой трушу между двумя рядами казарм в сторону высящейся на берегу залива светлой многоэтажки, изредка бросая взгляды по сторонам.

В базе завершается суточный оборот службы, из чернеющей вдали режимной зоны*, в направлении парящего на сопке камбуза целеустремленно шествуют экипажи, на высоком, темно-фиолетовом небе, зажигаются первые звезды.

Пересчитав скользкий гранит ступеней, я шаркаю подошвами по лежащему на крыльце резиновому коврику, тяну на себя упругую дверь и захожу внутрь.

Там тепло, блеск линолеума и усатый Нечай в комнате дежурного.

– Как он? – жму приятелю руку и киваю в сторону начальственного кабинета

– Нормально, – встает тот со стула и поддергивает тяжелую кобуру. – Давай быстрее, топай.

Я водружаю шапку на вешалку, быстро приглаживаю волосы и следую по длинному, с десятком выходящих в него дверей коридору.

Перед самой высокой и обитой черным дерматином останавливаюсь, вдыхаю в грудь воздуха, и ступаю в полумрак тамбура.

– Да, – глухо слышится после стука, и я вхожу в кабинет.

Он громадный, с бардового цвета ковровой дорожкой, светлой полировки мебелью и портретом железного Феликса на стене.

– Давай, Королев, присаживайся, – изрекает сидящий под портретом человек и, подойдя ближе, я осторожно усаживаюсь на один из приставных стульев.

Еще с минуту Василий Ефимович просматривает какую-то бумагу из лежащей перед ним папки, затем что-то пишет в левом верхнем углу и откладывает ее в сторону.

– Ну, как дела, к выходу готовишься? – вскидывает на меня серые глаза и барабанит пальцами по столу.

– Точно так, полным ходом, – киваю я, и делаю решительное лицо.

– Добро, – скрипит кожей кресла Худяков. – А квартиру как, обживаешь?

– Уже – отвечаю я. – Спасибо.

С месяц назад, его заботами, мы с Нечаем переселились из семейного общежития в две служебные квартиры, что по военным меркам дорогого стоит.

– Ну-ну, – благодушно гудит начальник, – а теперь перейдем к делу.

Две наших лодки стоят на ремонте в Сайде, утром 31 выедешь туда и обеспечишь наше присутствие. – Что б там был порядок и никаких ЧП.

– Понял, – отвечаю я. – Будет сделано.

– Дежурный к восьми подошлет тебе «УАЗ», ну а вернешься к вечеру первого. Вопросы?

– Вопросов нет. Разрешите идти?

– Можешь, – протягивает мне через стол руку адмирал. – С наступающим Новым Годом.

Только в коридоре я осознаю все в полной мере и тяжело вздыхаю.

Новый Год накрылся, и встретить мне его придется в прочном корпусе. Вместе с теми горемыками, что в Сайде.

Впрочем, к таким вводным я давно привык, только жаль Татьяны, она так надеялась.

– Что, уестествил? – сочувствующе встречает меня Нечай.

– Наоборот, поздравил, – напяливаю я на голову шапку. – И приказал завтра быть в Сайде, вроде Деда Мороза.

– М-да, – жует губами Василий. – Не повезло.

В десять вечера, покончив с бумагами и одурев от писанины, я опечатываю сейф, тушу свет в кабинете и, сдав ключи вахтенному, покидаю отдел.

Добраться в поселок можно двумя путями, низом – через режимную зону, вдоль залива, с выходом к центру, и верхом – по серпантину, а потом через сопку прямо на «вертолетку», где мы с Татьяной теперь проживаем.

Ночь выдалась погожей, и я выбираю серпантин, путь по нему короче.

Ночная тишина и безлюдность располагают к размышлениям, морозный воздух бодрит, а окружающий пейзаж впечатляет.

Справа, внизу, в легких волнах тумана, черная гладь залива с застывшими у пирсов телами ракетоносцев, слева, до горизонта, цепь заснеженных сопок, и над всем этим купол неба, с холодно мерцающими с высоты звездами.

Под каблуками визжит снег, мороз усиливается, и я опускаю уши шапки.

Спустя час, влажно паря ртом и смахнув иней с заиндевевших ресниц, я вхожу в подъезд своей пятиэтажки, поднимаюсь на второй этаж и давлю кнопку звонка на своей двери.

За ней тепло, запах чего-то вкусного и улыбающееся лицо жены в передничке.

Чуть позже я с аппетитом наворачиваю суп, потом свои любимые пельмени и думаю, как сообщить Тане о предстоящем вояже.

Она у меня с понятием, но все же.

Новость сообщается, улыбка исчезает, и я огорченно хлопаю глазами.

Это наш первый Новый год в новом качестве, так хотелось встретить его вместе, и теперь облом. Полный.

Перед утром я просыпаюсь от холода и воя ветра за окном, накрываю жену вторым одеялом, потом сую ноги в тапочки и чуть отодвигаю штору.

За расписанным морозом стеклом круговерть снега, неверные блики фонарей меж домами и сплошная пелена за ними.

Набросив на себя плед, направляюсь на кухню, щелкаю выключателем и трогаю батарею.

Она холодная, а у потолка, по углам, иней.

Все ясно. Где-то очередная авария.

В Заполярье это в порядке вещей. Теплотрассы проложены на ряжах* поверх скал, и при резких перепадах температур металл часто оказывается слабее.

Я включаю на электроплите все конфорки, ставлю на одну чайник, закуриваю и наблюдаю, как они становятся малиновыми.

В семь утра, одев на себя все теплое, мы слушаем по радиоточке «Маяк» и завтракаем, а потом ждем прибытия машины.

Ровно в восемь звонит телефон и в нем возникает голос нового дежурного Толи Федченко.

– Привет, Валер. Ну что, готов к труду и обороне?

– Вроде того, где транспорт?

– Пока откладывается. На Кольском объявлено штормовое предупреждение. Звонил адмирал, приказал ждать.

– Ясно, – говорю я и кладу трубку.

Таня вопросительно на меня смотрит, и я сообщаю ей о том, что услышал.

– А штормовое предупреждение это что? – широко распахивает она глаза.